Свет в лабиринтах
памяти
Книгу давнего приятеля читаешь с особым чувством. Вдруг
открывается что-то доселе неизвестное, какая-то новая грань характера человека,
вроде бы близко знакомого. Неожиданно узнаешь, что за десятилетия твой друг
прожил бурную и насыщенную жизнь, и, хотя время подводить итоги, может быть,
еще не настало, повествование о минувших временах, лицах и кипевших страстях
увлекает и захватывает.
Мой покойный друг, профессор Александр Шерель, весьма метко
определил основную проблему, которую решает мемуарист:
«Перед
каждым человеком, приступающим к написанию воспоминаний, неизбежно встает
«галилеева» проблема – что вокруг чего вертится? Причем решение этого вопроса
зависит вовсе не от отсутствия или избытка личной скромности. Все дело в точке
зрения, в направлении памяти – ставит ли мемуарист своей задачей изложение
собственной биографии, свое участие в общественных событиях, или, наоборот, -
предметом мемуаров оказывается жизнь общества, а судьба самого мемуариста лишь
слегка обозначена пунктиром, который нужен для свидетельства достоверности
автора. Оба пути в равной степени достойны уважения».
Поэт Сергей Мнацаканян, чья книга мемуаров с многозначным
названием «Ретроман или Роман-ретро» только что выпущена московским
издательством МИК, определенно избрал второй путь. Автор довольно скупо говорит
о себе; его внимание сосредоточено на судьбах тех литераторов (поэтов по
преимуществу), с кем сталкивала судьба. Из «Ретромана» возникает обширная
галерея портретов поэтов действительно выдающихся - и малоталантливых,
оставшихся в памяти одной-двумя строчками, запечатленных на скрижалях
отечественной словесности – и начисто забытых.
По мере чтения мемуаров на короткое время возникает ощущение:
перед вами сборник некрологов, ибо подавляюще большинство тех, о ком
рассказывает Мнацаканян, ушли из жизни.
Но постепенно этот мартиролог благодаря цепкой памяти автора, его
изобразительному таланту оживает; словно в старой киноленте возникают и
действуют персонажи. Они спорят, высказывают свои суждения о литературе и
политике, выпивают и даже дерутся в знаменитом
Пестром зале Центрального Дома литераторов. Мнацаканян искусно и
деликатно соединяет в своих воспоминаниях представителей старшего поколения –
Семена Кирсанова, Арсения Тарковского, Павла Антокольского, скажем, с поэтами-фронтовиками – Николаем
Старшиновым, Александром Межировым,
Борисом Слуцким или более молодыми тогда «поэтархом» Андреем Вознесенским или
«героем эпохи вырождения» Николаем Глазковым. Проходит перед читателем череда
поэтов-сверстников автора – Владимир
Шленский, Петр Вегин, Александр Тихомиров, Алексей Парщиков… Калейдоскоп имен!
Кажется, в нем легко заблудиться, как в справочнике Союза писателей. Но
мемуарист находит для каждого выразительные и запоминающиеся характеристики, живые подробности – грустные, порой
анекдотические, очень дозировано вводя прямую речь, вероятно, следуя
ахматовскому предупреждению об ее опасности в мемуарах. Никаких котурнов,
замирания перед авторитетами – спокойное, размеренное повествование…
Воспоминания Сергея Мнацаканяна отличает удивительная
доброжелательность: в текстах не сквозит ни малейшей зависти по отношению к
более удачливым коллегам, никаких интонаций превосходства или снисходительности
к неудачникам. Удачно выбранные и к месту процитированные строчки стихов.
Добрый и мудрый взгляд человека, знающего цену истинно талантливому
поэтическому слову, творческой одержимости, терпимого и общительного…Упомянул
об этом потому, что невольно сравнил книгу Мнацаканяна с недавно изданным «Автопортретом» Владимира
Войновича. Автор «Чонкина», вспоминая друзей по писательскому цеху, отзывается
о многих жестко, без симпатии. А кое-кому (отнюдь не худшим!) достается
язвительности и даже злости полной мерой. Ну что же, каждый пишет как он
слышит…
Может возникнуть вопрос: откуда эти бесчисленные знакомства,
неожиданные дружбы? В уютных уголках писательского дома на улице Герцена (ныне Большой Никитской)
толпилось великое множество литераторов, творцов разного сорта,
окололитературной публики, - место обладало притягательной силой. Заманчиво
было оказаться в столичном Эдеме, увидеть знаменитостей в неформальной обстановке, а то и выпить рюмку с
кем-нибудь из популярных личностей.
«История Пестрого зала – это история по крайней мере трех
десятилетий советской литературы и своеобразная синематика жизни московских
литераторов, которая прервалась только в начале девяностых годов прошлого века.
Здесь бурлила, разворачивалась, шумела, напивалась, выясняла отношения,
обменивалась синяками, сводила счеты, мирилась, дружила, похмелялась московская
писательская тусовка… » Однако мемуариста не слишком занимают скандальные подробности тех
отношений и встреч. Человеческие качества – одаренность, душевная щедрость
одних и отсутствие оных у других, поэтические свершения - вот что интересует автора «Ретромана».
Сергей Мнацаканян еще молодым поэтом был принят (в те поры
это было очень непросто и весьма престижно) в члены Союза писателей. А вскоре
его пригласили работать ответственным секретарем творческого объединения поэтов
Московской писательской организации. Мнацаканян не стал чиновником от
литературы - никогда не стремился к должностям и званиям. Помогал
собратьям-поэтам. Благополучно избегал писательских интриг и дрязг, которых,
увы, хватало. Писал стихи – искренние, не конъюнктурные, отмеченные печатью
истинного таланта. И теперь, спустя
годы, вспоминает литературную жизнь, в гуще которой находился, с грустью и
юмором. Вообще в мемуарах Сергея Мнацаканяна отчетливо звучат ностальгические
ноты. И это не просто сожаление о прошедшей молодости, а раздумья о том, что
все мы потеряли с падением Советского Союза, о реальной, а не декларативной
дружбе народов, поэтическом братстве вне зависимости от возраста и заслуг.
Книга завершается подборкой стихов Сергея Мнацаканяна, из
которой и приведу четверостишие, выражающее, на мой взгляд, главную мысль
мемуаров.
Первый – да будет первым, да будет
второй вторым,
Да будет Адам Адамом, и Римом
пребудет Рим,
Взметнется метель метелью, дымом
взовьется дым,
Нет людей одинаковых – каждый
неповторим…