Николай Павлович Акимов после моей первой пьесы "Фабричная девчонка" говорил: "И друзья и враги одинаково жаждут, чтобы Володи

МАРАФОН АЛЕКСАНДРА ВОЛОДИНА

По прекрасному пустынному Петербургу – нет, тогда еще Ленинграду – бегут двое мужчин. Была такая мода – бегать трусцой. Еще этот бег называли бегом от инфаркта. Правда, говорят, изобретатель этого бега умер как раз от инфаркта…

Но нам-то какая разница, от чего они бегут. Скорее всего, от одиночества, от отчаяния нашей безумной жизни. А она была и в советские времена безумной и беспросветной…

И это тонко понимал и передавал автор сценария блистательного фильма «Осенний марафон» выдающийся драматург Александр Володин (1919-2001).

«Осенний марафон» - из тех фильмов, которые ненавязчиво, на уровне аллюзий и недоговорок, показывали абсурдность человеческого существования, неважно, где живет персонаж, - в Париже, Токио или Ленинграде. Абсурд в данном случае в том, что умный, порядочный, талантливый человек, переводчик Андрей Бузыкин вынужден лгать, лгать любимым и близким. Вообще, вся его жизнь – сплошной компромисс. С недобросовестными коллегами, знакомыми, соседями. И компромисс этот ничем и никак не разрешается. Режиссер Георгий Данелия и сценарист Александр Володин не утешают зрителя, не оставляют надежды, что у героя картины все наладится, разрешится…

Вообще, суть конфликтов, которые исследовал Александр Володин, заключается в той двойственности, которая была свойственна – да и остается теперь – советской жизни, когда человек думал одно, говорил другое, а делал третье. Собственно говоря, это экзистенциальная проблема человека, живущего в любом обществе.

Да за один этот фильм, эту грустную историю вынужденно изолгавшегося человека, Володина надо признать выдающимся драматургом. А он еще написал и целый ряд пьес, которые украсили репертуар питерского Большого Драматического, столичного «Современника», других российских театров. Ибо все, что ни выходило из под его пера, звучало, ставилось на сцене, экранизировалось. Потому что он был честен, совестлив, умен и невероятно талантлив. Все эти дифирамбы, разумеется, никому не нужны – Александр Моисеевич Володин скончался в возрасте 83 лет, пройдя тяжкий и горестный путь фронтовика, нищеты, непризнания, потом – признания и наград. Но ни признанием, ни наградами не обольщался, понимая суетность и эфемерность земной славы.

«Николай Павлович Акимов после моей первой пьесы "Фабричная девчонка" говорил: "И друзья и враги одинаково жаждут, чтобы Володин шел на Голгофу", - вспоминал Володин. - Ту пьесу обвиняли в очернительстве всей нашей жизни. Во второй пьесе "Пять вечеров" этого очернительства не было. И я понимал, что друзей разочарую. Правда, там не было и партийного начальства, из рук которого люди принимали и наказания и поощрения. Вот это обстоятельство оказалось более неприемлемым. Что и сослужило впоследствии "плохую службу для пользы дела".

Человек абсолютной искренности, Володин рассказывал о себе так, как далеко не всякий сможет. Его исповедальные «Записки нетрезвого человека» - тому свидетельство.

«Как хорошо однажды понять, что ты - человек прошлого. Знакомые думают, что они знают тебя, а на самом деле они помнят тебя. Женщины прошлого красивы, деревья прошлого густы. Переулки прошлого, праздники прошлого, дожди прошлого, книжки прошлого... Стать человеком прошлого в старости поздно, когда ничего нет в настоящем, то и прошлое не поможет. Но сейчас, когда можно еще жить настоящим, хорошо бы не зависеть от него. Да и от прошлого можно не зависеть. Каким я его вспомню, таким оно и вспомнится»

Ну это, так сказать, общечеловеческие размышления. А вот конкретнее, о себе.

«Началось с того, что однажды утром, когда, как обычно, одолевали черные мысли, я, чтобы снять напряжение, принял рюмашку-другую. Что неожиданно толкнуло меня к пишущей машинке. И вот, стал выстукивать отдельные соображения и воспоминания. С тех пор и пишу это преимущественно в нетрезвом состоянии.

Дело в том, что в состоянии трезвом, я то и дело поступаю глупо и пишу так, что потом стыдно, но уже поздно. Правда, как могу, я маскирую эту присущую глупость, усвоив грамотную фразеологию с причастными и деепричастными оборотами и так далее».

Можно, конечно, принять все сказанное за чистую монету и осудить автора этих строк: мол, пьяница, циник и все такое. Нет. Все не так. И пьянство, и цинизм в ту пору был формой эскапизма, иными словами, ухода от постылой действительности. Володин, с его обостренной чувствительностью и порядочностью, не мог приспособиться, приноровиться. Писал то, что хотел писать.

Солнечным сиянием пронизан,
ветром революции несом,
над землей парил социализм
с получеловеческим лицом.

Это стихи, которые Александр Володин сочинял на протяжении всей жизни, - своего рода лирический дневник, в котором отражалась наша действительность, наша духовная жизнь.

АктрисаНинаУргантвспоминала:
«Я так обожала Александра Моисеевича... Так странно говорить о нем в прошедшем времени... Он меня полюбил после "Белорусского вокзала". Говорил, как фронтовик, что в моем исполнении медсестры Раи не было ни капли лжи, фальши. Совсем недавно встретилась с ним в нашей поликлинике. Он, как всегда, был весел, бодр, интеллигентен. Он для меня был примером настоящего питерского интеллигента».
Режиссер Алексей Герман писал:
«Когда-то я присутствовал при разговоре Георгия Александровича Товстоногова и его завлита Дины Морицовны Шварц. Товстоногов раздраженно сказал про Володина: "Так что, вы считаете, что это Чехов?". "Да, - подпрыгнула в кресле Дина, не выпуская папиросы изо рта, - мы умрем, и тогда выяснится, что он - Чехов".
Говорят, однажды он сидел на коллегии Госкино, где обсуждался его сценарий. Он слушал-слушал, потом встал и тихо сказал: "А идите вы все к е...матери!"
Все настолько обалдели, что попросили повторить. Тогда он повторил громко. И вышел.

Это вполне во вкусе Александра Володина, который писал о себе следующее:

«Описываю случай. Я был в Ленинградском доме ВТО, и там не очень знакомая женщина сказала, что она хочет есть, а денег нет. А у меня в кармане пиджака были. И я сказал: "Пойдем напротив в ресторан, там поедим". Конец цитаты. А это как раз было, когда наши танки вошли в Чехословакию. А я Чехословакию люблю за фильмы, которые все время в Америке получали "Оскаров". И вот я сильно напился, и встал, и обернулся к залу, и во всю глотку: "Стукачи, выньте карандаши и блокноты! Я за свободу, демократию и Чехословакию!" И все стали смотреть на меня, и никто не вынимал карандаши. Тогда я еще раз и еще раз: "Стукачи! Выньте карандаши и блокноты..." Конец цитаты и т. д. Тогда за наш стол, большой, перед самым оркестром, сели несколько молодых людей, они меня полюбили, и я их полюбил, и мы стали пить друг за друга. А женщина куда-то исчезла, я и не заметил. Потом она подошла ко мне со своим партнером, оказывается, она пока танцевала. И они схватили меня за руки и быстро повели к выходу и по лестнице вниз, и в машину, и отвезли домой. Даже не расплатились. А назавтра я рассказал кому-то об этом случае, и мне сказали: "Да она же стукачка и есть!" Конец цитаты. Но я не поверил. А если и да - то тем более благородная женщина. А через несколько лет я неожиданно встретился с ней, она занимала какую-то должность. И она говорит мне: "Помните?.." и т. д. И все напомнила. И оказывается, она-то как раз не стукачка, а оказывается, наоборот, те, которых я полюбил за столом, они и были стукачи! Поэтому они и разговаривали с оркестрантами, как знакомые».

…Что можно к этому добавить? Наверное, ничего. Читайте пьесы Володина, смотрите фильмы, снятые по его сценариям. Может быть, от этого станем лучше, добрее, честнее…

(Опубликовано в ежемесячном вестнике «Родник», Окленд, Новая Зеландия)